Хочу опять побродить по острову, может быть солнце сделает новый посев в моем сердце, а я потом у себя в кабинете соберу жатву. Если что выйдет, напишу тебе о своих планах. Что ты теперь читаешь, чем увлекаешься? Я хотел бы знать о тебе все. Мне не надобны черниговские новости, я хочу знать о тебе, что ты думаешь, чем живешь. Пиши. А теперь давай твои лапки. Чувствуешь ли поцелуй? Нет? Быть может, это потому, что я разучился уже целоваться и тебе придется учить меня этому искусству. Ну, целую, как умею, и люблю горячо.
Твой.
284.
4.ІІ912. [Капрі.]
Дорогой Шурок, я уже начинаю беспокоиться, не получая от тебя так долго известий. Последнее твое письмо (№ 15) было помечено 21 янв. и с тех пор ни словечка. Может быть, сегодня получу что-нибудь. Здорова ли ты, не случилось ли чего-нибудь? Я всегда живу в страхе и беспокойстве, все ли хорошо, не приключилось ли тебе какой беды.
В последние дни я был очень занят. Дело в том, что в Москве с февраля, кажется, начинает издаваться большой русский журнал "Заветы"122 и редакция его взяла у меня рассказ, который теперь печатается в "Літ[ературно]-Науко-[вому] Вістн[ику]". Переводить послали в Лондон123, откуда я получил на днях первую половину рассказа. Но рассказ для перевода чрезвычайно труден, благодаря сильному местному колориту (гуцульскому). Мне пришлось много поработать над ним. Только сегодня отослал рукопись в Москву. А тут еще мне мешали.
Пришлось мне побывать и на свадьбе. Женился наш садовник и пригласил. Свадьба происходила в кафэ, было так тесно и душно, что я едва вынес. На коленках у меня сидела своей половинкой какая-то девица, ухаживавшая за мной, и мы превесело сплетничали и угощались. Смешно было, когда она успокаивала меня, стеснявшегося от такого близкого соседства: "не беспокойтесь, ведь это мои плечи, а это моя нога", и, чтобы удобнее ей было сидеть, клала свою руку мне на колено. И это с такой деревенской простотой, что я примирился и охотно отвечал на ее вопросы, нравится ли мне ее имя (Олимпия) и нравится ли она мне. Танцевали тарантеллу, к которой так не подходят европейские костюмы, пили вино и пели по 18 раз солисты одну и ту же песню захрипшими голосами. Было неудобно и жарко.
Не успел дописать письмо, как получил твое от 28, а на почту сданное 30-го. Почему ты всегда сдаешь письма на день-два позже? Я это замечал. А все же успокоился несколько. Неприятно только, что ты худеешь, ты знаешь, как я хочу застать тебя полной и здоровой. Твой знакомый и прав и неправ. Он, верно, имел в виду северную Италию. На юге теплее и зеленее. Некоторые деревья действительно голы зимой (до начала марта), но их здесь так мало, что просто не видишь. Все же остальное зелено, как летом. Зимой цвели лимоны, апельсины несполи (не знаю, как по-русски) сейчас отцветает миндаль. Это все фруктовые, а дикие (например мимозы) цвели и цветут вот уже 3 месяца.
Я, мое сердце, совсем здоров, чувствую себя хорошо. Только много работы. Думаю приехать или на пасху (если будет тепло) или вначале апреля. Ну, будь здорова, голубка моя любимая, люблю тебя независимо от того, похорошела или подурнела ты. Целую крепко и горячо. Пиши.
Твой.
285.
9.11 912. [Капрі.]
Дорогой мой Шурок, давай губки, целую тебя горячо и вкусно. Поцелуй и меня, если еще не забыла целовать. Сегодня получил твое 17-ое письмо, написанное 2-го и посланное опять на 2 дня позже, т. е. 4-го (штемпель почты). Как же прошла твоя масляница? Я веселился, как умел. Здесь недели три ходили по улице маски, львы, рыцари и др., а последние два дня по вечерам на площади устраивались большие маскарады. Было масок не менее 200. Лодки с рыбаками и с лампами, на которых рыбаки трезубцами ловили рыбу, китайцы, негры, английские лорды, мужчины, переодетые женщинами, букеты, огороды, рыбы, птицы и тому подобное, не перечесть.
Вся площадь превратилась в один большой зал, в громад-
ный маскарад под открытым небом. Крик, шум, веселье и та-
рантелла. Везде стучат кастаньеты и деревянные башмаки, го-
рят огни, море ритмично шумит, звезды дрожат на весеннем
небе — и всем радостно и хорошо. Я кутил. Зашел с компа-
нией в кафэ и выпил огромную кружку настоящего мюнхен-
ского пива, а потом пошел в синематограф. Вот как я кутил.
Да! Еще были у нас блины с гостями ( )
Приехал Якубович — и я пустился во все тяжкие.
Ежедневно совершаем большие прогулки (после обеда, от 2-х до б часов), ездим по морю, осматриваем гроты, ездили на Анакапри, смотрели тарантеллу, а сегодня отправились под парусом в море, по направлению к Африке, поднялся ветер и мы не могли долго пристать к берегу и я, кажется, простудил зубы. Вообще он меня утомил, но, откровенно говоря, я рад прогулкам, хотя бы вынужденным, т. к. стоит поразительно чудная весенняя погода. Порой кажется, что сейчас лето и Якубович только смеется, когда его уверяешь, что еще зима. И, правда, это слово звучит здесь комично.
Вчера вечером моя комната заполнилась людьми: Бунин читал свою повесть "Суходол", которая будет напечатана в "Вестнике Европы"124. Очень красиво написанная вещь, хотя философия для меня неприемлема, и мы вчера долго, до 2-х часов ночи, спорили. Накурили так, что целый час не мог избавиться от табачного дыма.
Но все это, погода, маскарад, Бунин, гроты и Якубович,— все это только более-менее наркотические средства, которыми я стараюсь заглушить тоску по тебе. Ничто не может заменить мне тебя, а с тобой мне хорошо было бы и в аду.
Любимая! Напиши, наконец, что ты хочешь поручить мне купить. Принимаю всякие условия, напиши только. Вот разве ты поручишь что-нибудь слишком дорогое — и у меня не хватит денег — вот будет скандал! Во всяком случае — напиши. Значит, подарок — отдельно. Что же делать! Пусть будет так, как ты хочешь, я уже привык все делать так, как тебе хочется. Но все ли хорошо выходит в конечном результате?
Голубка моя, не раздражайся, не злись. Все это от переутомления. Характер у тебя прекрасный, не клевещи на себя, вообще я считаю тебя прекрасным человеком, не оцененным другими по заслугам.
Будь здорова, сердце мое, люби меня хоть немножко, ведь я тебя очень люблю, Шурочка. Целую крепко, очень крепко.